Долговязая, неуклюжая, на вид нелепая девушка, играла на губной гармошке. Стояла на тротуаре и играла. Почти в полночь. В самом центре города. Оглядывалась по сторонам, вдыхала, и снова играла. Незатейливая мелодия. Губная гармошка. Долговязая девушка в джинсах, которые топорщились и как бы извинялись за то, что они так нелепо сидят. В элегантной шляпе и в джинсах. В такой шляпе, кажется, ходят в закрытые клубы - там, где разговаривают на только им знакомом языке, курят сигары и пьют невероятно пахнущий коньяк. В такой шляпе не играют на губной гармошке - особенно на тротуаре посреди города. И уж точно не в полночь. Девушка улыбалась и подмигивала. Кажется, она флиртовала со всем окружающим миром. С каждым встречающимся деревом и камнем. Подмигнула и мне - незнакомому благодарному слушателю - подмигнула и ушла в ночь, покачивая бёдрами в нелепых джинсах. Дошла до перекрёстка, поклонилась и снова приложила гармошку к губам. Весна....
Невероятно сидеть в центре Парижа, на тротуаре, курить, слушать губную гармошку и вспоминать. Она улыбнулась в первый раз в жизни в полтора месяца. До этого не улыбалась - серьёзно смотрела своими глазами-пуговками и, кажется, оценивала. Кажется, не знала стоит ли ей улыбаться. Стоим ли мы её улыбки? Я с ней, в каком-то смысле, согласна. Как же можно улыбаться тем, которые боятся подойти? Боятся сломать или испортить. Боятся сделать что-то не то. Боятся, но всё-таки делают. Может поэтому и улыбнулась - поощрила. И сразу стало ясно, что, скорее всего, есть что-то, что мы делаем правильно. Из всей кучи всего неправильного, оказалось, что есть крупица, на которой написано "всё как надо". И она поняла это первой. Поняла и улыбнулась. Внезапно. Посреди суматошного, самого обычного дня, который сразу перестал быть обычным. И сразу из странного крохотного существа, с которым непонятно что делать и как обращаться, стала личностью. Ведь пока не улыбаешься, какая же ты личность? Пока нет чертят в глазах, какая же ты личность? Улыбнулась - и немедленно забегали, закружились тысячи искорок и чертят. Как же это странно. Как удивительно.
Я люблю Монмартр. Он наполнен звуками, запахами и улыбками. Он наполнен спокойствием и отчаянием. Он сочетает в себе радость и тихую грусть. Девушка посреди Монмартра. Такая, какую я нарисовала бы, если бы меня попросили нарисовать сам Монмартр. Она пела что-то печальное. Низким голосом, не всегда попадая в ноты. Впрочем, в свои ноты она попадала. Расклешенное пальто чуть выше колена. И, если бы не огромная дыра где-то на боку, пальто можно было бы назвать элегантным и, наверное, изысканным. Огромный цветок на шее. Она пела и пела и кланялась всем, кидающим монетки в шляпу, лежащую на брусчатке у её ног. Иногда шептала "мерси", прерывая пение и, кажется, беря передышку. Люди вокруг пили пиво, ели лобстеров и ковыряли в зубах. Она пела им. Она пела всем тем, которые проходили мимо, тем, которые просто останавливались послушать. Она пела всем. Допела свою печальную песенку и поклонилась. Пальто, казалось, поклонилось тоже. И было в ней что-то такое - настояще-французское. Иссиня-чёрные волосы, цветок на шее и элегантное пальто с огромной дырой на боку. Кто-то из тех, кто пил пиво, подошёл и бросил ей монетку. Она озорно рассмеялась и запела что-то невероятно задорное. Низким голосом, не всегда попадая в ноты. Весна....
Невозможно не любить Монмартр. Невозможно не опьянеть от окружающего тебя тихого счастья, смешанного с какой-то горечью. Она села в первый раз в полгода. До этого всё никак не получалось. Она расстраивалась, плакала. Пыталась садиться и падала. Ударялась обо что-то, снова немного плакала, но упрямо пыталась сесть снова. Ей очень хотелось научиться сидеть. Наверное, именно тогда, я поняла насколько она упряма. Насколько терпелива. Насколько сосредоточена. Она не просто хотела - она хотела и делала. Несмотря на падения, несмотря на неудачи. И у неё получилось. Она села. Улыбнулась, закричала что-то радостное и захлопала в ладоши. Села в первый раз. И сразу стала намного взрослее, чем за минуту до этого. Уже не ползающий кутёнок, а сидящий миниатюрный человек. Личность. Упрямая и сосредоточенная.
Гуляя по Парижу, ощущаешь себя в параллельном мире. В том, который бывает только в книгах. И невероятные кондитерские - такие, которые только на картинках в глянцевых журналах. А тут - просто на улице. Необыкновенная сладость со смешным названием - макарун. Как же может быть что-то, название чего напоминает макароны с сосиской, таким вкусным. Таким тягучим и сладковато-горьким. Таким, после которого немедленно решаешь, что это и есть отныне и навсегда любимая сладость. Хрупкое пирожное, к которому страшно прикоснуться. Которое трескается и ломается от каждого прикосновения. Которое слишком быстро заканчивается. Как же я упустила это в прошлый раз? Почему не попробовала? Впрочем, какое это имеет значение - теперь-то я точно знаю, что я буду искать во всех кондитерских. Жёлтые, зелёные, бежевые, коричневые, фиолетовые. Весна...
Она встала в восемь месяцев. Всё пыталась, пыталась, но никак не получалось. А тут - раз - и получилось. Никак не могла привыкнуть к тому, что уже научилась - вставала всё время. Мы думали, что тихо, потому что спит, а она стоит - смотрит куда-то в окно и улыбается. Сама себе, отражению в окне и немного нам. Но только тогда, когда замечает. Упрямая. Хотела встать и встала. И что-то залепетала - буднично так, будто вставать для неё плёвое дело, будто всегда умела, будто вовсе не в первый раз. Я с ней согласна - нельзя же, чтобы догадались как это сложно, как долго пришлось упрямо пытаться и всякий раз расстраиваться.
Мы возвращались в гостиницу, наполненные Парижем. Она радостно лепетала, пытаясь рассказать какой у неё тоже был французский день. Как гуляла по Люксембургскому саду, улыбалась странным птицам и флиртовала со всеми прохожими. Весна...
