- Ну почему столько посуды в раковине? Разве так сложно помыть? Сколько можно курить? Почему пепельница переполнена? Но, главное, неужели выкинуть нельзя -- это же так просто!
Я всё это совершенно спокойно говорю, а он всё стоит спиной и даже не оборачивается, вцепился в раковину, смотрит куда-то в стену, как истукан какой-то. Не в первый же раз, правда. Я знаю его. Он, когда уставший или злой, иногда совсем говорить не хочет. И тогда я уже громче, не то чтобы кричу, просто чуть громче:
- Ну почему ты молчишь? Почему в последнее время ты только молчишь? Ты меня больше не любишь? Я тебе больше не нужна? Ну скажи хоть что-нибудь!
Он разворачивается и смотрит, будто сквозь меня, а глаза у него пустые, такие пустые, какие были только раз -- кажется, давно, но никак не могу вспомнить когда. Помню -- невероятно страшно было тогда. Ещё страшнее становилось от его пустых глаз -- будто рыбьих. Они кажутся стеклянными, почти прозрачными. Он смотрит куда-то сквозь меня и только молчит и молчит. И вот тогда, конечно, я начинаю уже почти кричать. Мне так больно, обидно и плохо, что дыхание перехватывает. И я стараюсь как можно спокойнее, но плохо получается. И я смотрю в эти стеклянные заменители глаз, прозрачные до безобразия, и кричу ему:
- Скажи, наконец, хоть слово! Почему ты перестал со мной говорить, неужели тебе нечего сказать? Тебе всегда было что мне сказать. Вспомни -- мы говорили часами, да что там часами -- сутками -- напролёт. Мы говорили так много, что я забывала, о чём мы говорили. Мы смеялись, что я хочу вспомнить, а не получается. Посмотри на себя. На кого ты похож? Ты не снимал этот свитер, кажется, уже вечность. Ты перестал бриться. Почему ты перестал бриться? Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты такой -- щетина ужасно колется, а у меня нежная кожа, у меня потом раздражения на щеках и подбородке. Отвратительные раздражения, похожие на какую-то сыпь. Оно потом всё чешется, я чешу и становится ещё хуже. Хожу вся пятнистая, как долматинец с четвёртого этажа. Неужели тебе всё равно? От тебя, который день, пахнет коньяком, сколько можно пить этот коньяк? Ты не ходил на работу, кажется, сто лет. Что с тобой происходит? Поговори со мной, не мучай меня!
На нём зелёный свитер. Я очень люблю этот свитер. Это я подарила ему этот свитер. Он был рад тогда, как ребёнок -- побежал в ванную, побрился, надел свитер. Вышел такой гордый -- ну как? Смешно было -- что как, когда посреди свитера наклейка -- такая, через весь свитер, на ней, кажется, размер пишут, -- а с рукава свисает этикетка. И я смеялась до слёз, он смотрел на меня и вдруг тоже начал смеяться -- тоже почти до слёз, говорил, что это чепуха и не имеет никакого значения. А потом мы рухнули на ковёр и занялись любовью. Посмотрели вдруг друг на друга и, как по команде, рухнули на ковёр. Он даже свитер снимать не стал -- попытался, потянул, запутался и плюнул. Потом мы лежали на ковре и курили -- и он всё говорил, какой это прекрасный свитер. Было так хорошо, как никогда. Так хорошо не бывает. А теперь он проходит мимо, будто меня нет вовсе; я тяну руки, а он не замечает. Словно я не человек, а тень. Проходит сквозь меня, садится на диван и только снова курит. Сколько можно курить? Раковина переполнена, в доме бардак, а он сидит и только курит и пьёт свой коньяк. И вот тогда я уже кричу изо всех сил:
- Посмотри на меня, поговори со мной, сколько можно!
Он даже не оборачивается. Только обнимает себя за плечи, словно ему очень холодно, будто не согреется уже никогда. И почему-то плачет. У него по-дурацки трясутся плечи, дрожит сигарета, пепел падает прямо на наш любимый, тот самый, ковёр, а я хочу до него докричаться, но уже не верю, что смогу. Тут он резко встаёт и хватает нашу фотографию -- она стоит в красивой рамочке на полке. Бежевая рамочка из ракушек, мы привезли её из Испании. Он тогда издевался надо мной и говорил, что это ужасная безвкусица. Но мне она очень понравилась. Мне понравились эти ракушки -- от них пахло морем, водорослями и слышался звук набегающих волн и шелест песка. Он, конечно же, уступил, мы купили эту рамочку и она стоит у нас на полке, как свидетельство моей безвкусицы. По-моему, очень красивая рамочка. Вместо того, чтобы посмотреть на меня, вот же я стою -- я тут, но нет, он смотрит на эту дурацкую фотографию и вдруг, изо всех сил, швыряет её в стену. И его трясёт, но он, наконец, говорит и я слышу:
- Как ты могла?! Как?! А я?! А как же я?! Что мне теперь делать... как ты могла?
И я хочу подойти, обнять -- я всегда так делаю, -- сказать, что я здесь, что как же хорошо, что он, наконец, заговорил, но я не чувствую его тела, а он всё ёжится и трясётся. Я случайно смотрю в зеркало и меня в нём, почему-то, нет. Я подхожу совсем близко, я всматриваюсь, я должна быть там, в этом зеркале, все всегда там, я должна быть там. Но меня там, всё равно, почему-то, нет. Я хочу сказать -- я здесь; я хочу закричать -- вернись; и вдруг вспоминаю, что некуда возвращаться.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →