Это кричали нам все родители -- все четыре родителя. Взрослых, умных, рассудительных, пытающихся уговорить глупых и упрямых, не нюхавших, не ведавших, не видавших, не знающих. На нас сыпались звонки, письма, опять звонки, опять письма, сообщения в чате и прочее.
-- В Корее бушует МЕРС -- вы вообще понимаете, что вы делаете? Вам там в масках надо будет ходить и вообще нельзя будет из дома выйти. Там у них карантин вообще -- никого на улицу не выпускают, никого в страну не впускают, а тех, кто прокрался, не выпускают! Вы отдаёте себе отчёт в том, что вы собираетесь делать?
Мы отбивались как могли. Мы приводили доводы (на наш взгляд, разумные и невероятно логичные)
-- Мы же не угробили до сих пор, а ведь столько возможностей уже было. И когда плавать учили (помните -- кричали, что утопим), и когда в лес ходили (помните -- кричали про клещевой боррелиоз), и когда в Канаду, в глушь ехали (помните -- там мороз и медведи на улице. К слову, именно это действительно было -- медведи на улице, кто бы мог подумать) -- не угробили же. Значит, всё-таки, мы не очень плохие родители. Значит нам, спустя четыре года, всё-таки, можно хоть немного доверять.
Но всё это помогало плохо. И тогда мы сказали
-- Мы едем в любом случае -- это не обсуждается. Не угробим. По крайней мере, будем очень стараться.
Поздно вечером, за бутылкой холодного пива и сигаретой, мы тихо посмотрели друг на друга
-- Нет, я конечно им этого не скажу -- но ведь не угробим же, правда? Жалко будет. Она удачная такая получилась, да и мы, в общем и целом, ничего.
-- Не угробим, наверное, -- задумчиво посмотрел на Луну Ыкл, -- смотри какая Луна. Пиво пей -- живы будем не помрём. А, главное, ты хоть посмотрела как расшифровывается этот самый МЕРС? Это что-то там ужасное средиземноморское, понимаешь? Это ж наше, родное. Не смотри на меня так, пиво пей. Глаза, говорю, страшные такие спрячь. Спокуха. Всё хорошо будет.
К моменту отлёта все давно смирились.
В аэропорту (в Корее) все работники действительно в масках. Сам аэропорт вылизан так, что можно сесть на пол, налить туда суп и слизывать. Всё стерильное, хорошо пахнет, везде баночки-скляночки, чтобы стерилизовать руки и, кому хочется (мне, к примеру), голову; и везде страшные плакаты про МЕРС, картинки, просмотр которых наводит на мысль об игре в прятки -- исключительно в бомбоубежище. Как становится понятно -- всё наше, родное, бомбоубежательное.
Но это присказка.
Выйдя из поезда в Тэджоне, мы пошли искать такси. Вокзал, следует отметить, большой, но какой-то бестолковый. Или это мы такие -- бестолковые и бесполезные. Так или иначе, мы искали выход минут десять, но мы его нашли. Внизу череда таксистов. Надо идти к самому первому в очереди и просто загружать чемоданы в багажник его такси (боже мой, очередь из таксистов, а не из людей за такси -- забыла, что такое бывает). Очаровательный таксист -- мужчина без возраста, подхватил наш чемодан и упаковал в багажник. Больше в багажнике места не осталось. Мы смотрели на большой и маленький оставшихся чемоданы и понимали -- вот это поедет вместе с нами. Как король поедет -- прямо в салоне. Таксист сделал страшные глаза, что-то проёкал (в Корее ощущение праздника -- всё мелодичное и успокаивающее, сплошное ё, сё, осё и прочее), призывно взмахнул рукой и они, два мужчины, погрузили второй чемодан на заднее сиденье (ты маленькая -- поедешь на переднем, а с тобой чемодан, сумка и пакетики -- потеснитесь). Чадо что-то буркнула -- кажется, презрительно. Название гостиницы интернационально до невозможности -- интерсити, но произнести его так, чтобы понял корейский таксист, нам не удалось. Мы вручили таксисту листок с названием и адресом (по-корейски, естественно, даром что ли учили) и поехали. По дороге таксист усиленно пытался что-то сказать. Не найдя должного отклика, он остановился на обочине, схватил чадо, посадил на руки к Ыклу, переложил его рюкзак на место чада, довольно кивнул -- ок?!
До гостиницы оказалось ехать совсем недолго. Мы так и не смогли наладить внятную беседу. Нет, "какая страна? -- Израиль", я смогла, а на всё остальное -- только согласно кивала, радуясь, что слышу знакомые слова, правда категорически не помню их значение. Таксист отчаялся, включил погромче радио (там, кажется, футбольная трансляция, кроме как если корейцы просто экспрессивны) и дальше молчал, оглядываясь на чадо, довольно цокая и вытягивая большой палец, демонстрируя как же он согласен с нашей концепцией "а она неплохая такая получилась". Родитель во мне пел и плясал, спавшая три часа женщина требовала покоя, отдыха и чего-нибудь вкусного, желательно, алкогольного.
Немного оклемавшись, мы пошли ужинать. Обошли несколько улиц и зашли в приглянувшееся место. Большая комната, длинные столы, несколько мужчин за столами, палочки, запахи. К нам вышла приятная женщина -- аньёнг! Мы поприветствовали и попытались помесью слов и жестов объяснить -- нам бы поесть, хозяюшка, а то прямо всё! Чести ради, я оглядывалась по сторонам и не понимала -- ну вот как это? Такое задрипанное, такое странное; где расписные подушки, где аккуратные столы, где корейская трапеза? Она махнула нам рукой, приглашая внутрь. Мы прошли сквозь длинную комнату и она показала рукой куда-то направо. Справа комната. Перед комнатой ступенька. Надо сесть на ступеньку, аккуратно снять обувь (в Корее в обуви в доме не ходят! ты что -- я же тебе говорил!), подняться наверх. В комнате длинный низкий стол. В углу стопка красных бархатных расписных подушек -- четыре золотые кисточки по краям. Мы взяли подушки и сели. В центре стола две деревянные коробочки -- в одной салфетки, во второй металлические палочки и ложки (ну всё, подумалось мне, конец цивилизации -- я не могу без вилки и ножа, что мне -- всё есть ложкой?)
Ещё в Принстоне мы начали ходить в корейские рестораны. Три блюда я выучила наизусть -- бульгоги, бибимбап и кимчичён. Давайте пока только о кимчичён. Кимчичён -- это невероятный по вкусу и виду блин из капусты кимчи. Капусту кимчи обжаривают с овощами, яйцом и ещё чем-то, и на выходе -- островато-кисловатый блин, наполненный, на мой взгляд, всеми ароматами далёкой и незнакомой Азии. Панкейк из кимчи -- пишут в меню в корейских ресторанах в Америке.
Вспомнив всё, что только смогла вспомнить, я извлекла из себя
-- Есть ли кимчичён? -- и улыбнулась призывно, показывая, что ничего, кроме кимчичёна, мне сейчас не доставит радости. Женщина задумалась, махнула рукой
-- Нэ, -- и в который раз я поймала себя на мысли, что корейское да, мне всегда звучит как красивое, шальное русское нет. Но оно да.
Мы заказали кимчичён и две порции загадочного блюда -- баньядольсотбап. Через пару минут женщина вернулась с большим кувшином, в котором плескалась желтоватая жидкость. Минута позора -- это пьют, этим омывают руки, это после еды, это до? В кувшине оказалась жидкость с запахом и вкусом жареного, даже немного сгоревшего, кунжута. Немного горчит, но невероятно освежает.
-- Сначала надо положить на стол салфетку. На салфетку -- ложку и палочки. Ни в коем случае не клади на стол -- это величайшее оскорбление, -- шептал мне Ыкл, аккуратно перекладывая мои ложку и палочки на салфетку.
Всё, мы готовы к трапезе. Через некоторое время появилась женщина с огромным подносом в руках -- поднос уставлен небольшими пиалами. В каждой что-то странное и необычное. Вот -- проросшая пшеница, вот -- кимчи, вот -- два бруска чего-то, совершенно непонятного (мы ели такое в Принстоне -- не помнишь? это что-то из теста или что-то в этом роде), вот -- небольшая рыбка и большой кусок чего-то непонятного, что мы никогда не пробовали. Какие-то грибы, водоросли, что-то красное и острое (конечно же, оно острое -- тут, если не оговорено иначе, всё острое), суп в небольших пиалах (холодная вода и несколько ростков проросшей пшеницы), тарелка посредине -- кимчичён, ура!
Через пару минут она принесла основное блюдо -- баньядольсотбап. Две чугунные, раскалённые пиалы, наполненные рисом, овощами и, как выяснилось в процессе, каштанами -- сверху разбито яйцо. Всё это следует перемешать (тщательно, ещё мешай, ещё!), залить соевым соусом с плавающими в нём кусочками зелёного лука и очаровательной кунжутной крошкой, приправить двумя-тремя ложками острого соуса -- и опять тщательно перемешать.
-- Пока рука не устанет! -- смеётся Ыкл.
Баньядольсотбап обжигает и дразнится. Хочется ещё и ещё. Но наедаешься быстро. Хотя ешь и ешь.
-- Какие мы слабаки на их взгляд, а? На троих -- две порции! -- я выскребаю остатки из чугунной плошки, чадо измазана с ног до головы рисом и овощами. Мы переглядываемся
-- На самом деле, в следующий раз надо заказывать одну -- не больше! -- чадо смеётся и вторит, конечно одну!
-- В Корее надо обязательно давать правой рукой и ни в коем случае не оставлять чаевые, -- тихо шепчет мне Ыкл, подавая деньги женщине, -- а самое вежливое давать двумя руками -- в смысле давать правой, но чтобы левая её придерживала, поняла?
Ничего я не поняла. Мне бы ещё горчащей кунжутной воды, чтобы загасить огонь от баньядольсотбапа.
-- А завтра мы попробуем ещё что-нибудь, -- радуется чадо.
-- Камсахамнида, -- благодарим мы женщину, она расплывается в улыбке и что-то быстро говорит. Мы киваем и разводим руками -- ничего не понимаем, да что ж такое!
Спускаемся, садимся на ступеньку и обуваемся. Все нам приветственно машут и без устали заигрывают с чадом -- вот уж действительно фурор. Всё, теперь спать. Длинный первый день. Вкусный, острый, кунжутный, корейский.
Мы выходим покурить перед сном
-- Левантэ, -- читаю я горящую вывеску и радуюсь -- смотри, это, наверное, что-то с левантийцами связанное.
-- Балда, -- присматривается Ыкл, -- это лаванде, лаванда -- поняла?
Поняла я только одно -- язык, особенно пока его не знаешь, кажется таинственным, прекрасным и сокровенным. Все эти люди в ресторане, на мой взгляд, говорят исключительно о левантийцах и барокко. Или о далёких мирах, которые мне не познать никогда. И правда -- не могут же они обсуждать МЕРС и кимчичён. Это было бы слишком пошло.
А теперь спать.
Всем чудесного дня! Аньёнг!
Ваша Я.
