У меня в анамнезе трое детей, два развода и, вишенкой на торте, слопанный молью любимый кашемировый палантин. Главное, сто лет ему уже, никогда на него не зарилась, а тут. Его не спасёшь. Я это ещё вчера поняла, когда к встрече готовилась. Мы не виделись сто лет, а, если точнее, лет десять, наверное. И у меня дети, разводы и проклятая моль, а она порхает бабочкой, будто издевается, будто все эти будничные проблемы, все эти дети, замужества, моль -- это всё не для неё. Она качает ногой в идеальной лодочке, на ней какие-то суперсовременные джинсы -- с дырками в правильных местах, мешковатые; но она же худая, как селёдка, так её не полнит, но создаёт иллюзию. И я -- стильная? Точно издевается.
-- Нет, ну правда, -- смеётся она, подзывает официантку и бросает -- капуччино, пожалуйста, много сливок и, если не сложно, посыпьте сверху корицей. -- вежливо всё, прекрасно просто, чего ж мне всё время кажется, что она издевается. Наверное, вот эти лодочки, эти мешковатые джинсы, эта вызывающе-жёлтая, явно шёлковая рубашка, будто бы неряшливо торчащая из-под благородно-серого свитера. Ах, Ленка.
-- А ты знаешь, я тебе всегда завидовала, -- я аж поперхнулась. Скажи она что угодно другое, во всё поверю, но завидовала?
-- Ленка, слушай, я ужасно рада тебя видеть, честное слово. Но не надо дурацких комплиментов, не надо глупостей. Ты думаешь я слепая? Что я -- себя в зеркале не вижу?
-- Вот ты балда! -- она всё качает ногой, а я никак не могу отвести взгляда от этих идеальных лодочек и этой идеальной узкой стопы. Сама не пойму, что это со мной. Я всегда была собой, в общем и целом, довольна. Что хотела -- получила, а лишнее отвалилось само. Вот только времени -- времени совсем нет. Утекает сквозь пальцы, никак не понимаю куда. Только вчера был май, бац -- пятнадцатое февраля. Как это вообще получилось?
Мы были лучшими подругами -- не разлей вода. Даже когда не виделись по сто лет, всё равно -- будто вчера расстались. Мне всегда её не хватает. Не то чтобы я была тяжёлая, но как-то более основательная, что ли. А она -- прекрасная порхающая бабочка, ей горы не горы, море не море. Помню поехали в лес -- шашлыки жарить, водку хлестать. Давно это было. И все люди как люди, а она -- белые шёлковые штаны, лодочки эти идеальные, шпильки. Ленк, ты с ума сошла? А она хохочет -- подумаешь! И ведь как приехала в ослепительно белых штанах, так и уехала в таких же. Нет, я не завидовала никогда, скорее, тихо восхищалась. Я так не умею. Я основательная. Я -- сейф. Куда поставишь, так и буду там стоять, намертво приколоченная.
-- Нет, правда, завидовала, -- никогда не любила капуччино. Мне бы чего покрепче, а то засну же прямо здесь. Полночи не спала, опять у Даши ангина, опять сорок, опять двадцать пять. Как же так получилось, что ещё вчера был май? Где же я была всё это время? Где-где -- развод, разъезд, раздел, передел, ремонт, школа, сад. Чёрт, неужели уже действительно февраль? Это же значит, что скоро опять май. Где бы купить ещё один палантин и что дать этой собаке взамен, чтобы она его не жрала.
-- А ты не изменилась совсем, ни капли, всё думаешь себе, думаешь. Поговори со мной, ведь столько не виделись, -- не улыбается даже, серьёзная. Не бабочка, нет. Повзрослела, что ли. Удивительно как -- мы все стареем, а она только только взрослеет. Только только перестаёт выпускницей быть. Да что это со мной, в конце концов, совсем одичала, даже беседу не могу поддержать. Какую, к чёрту, беседу, ни одна мысль не задерживается, бардак в голове. Не выспалась, да, но это же не повод. Если дальше так пойдёт, можно будет в зоопарк сдавать -- говорящее нечто -- не то зверюшка, не то человек. Руки-ноги есть, а мысли бегают.
-- Так я говорю, говорю. Вот кто не изменился, так это ты, честное слово. Как тебе это удаётся? Я серьёзно. У меня что -- всё обычно. Родила, развелась, вышла замуж, родила, ещё родила, развелась -- ну слушай, это же скучно до изжоги. Нобелевка мне не светит -- разве что её за потерянное время давать начнут. Слушай, а ты знаешь, что сейчас февраль? -- боже мой, что я несу. Конечно, знает. Все знают, только я -- спящий сейф. Куда поставили, там и стою. Как же палантин жалко.
-- Достать чернил и плакать, -- рассмеялась, привычно отозвалась. Точно -- ведь это ж я завела эту привычку. Когда это было? Чья это жизнь была вообще? -- Заметила, да. Но как-то внезапно он наступил, неожиданно -- ведь ещё только вчера был май, только вчера.
Это я не выспалась, точно. Не бывает у двух разных людей одной и той же дыры в континууме. Не бывает. Кофе, ещё кофе, это не она говорит, это всё мысли мои дурацкие. Не бывает так.
-- Ты понимаешь, -- она даже ногой перестала качать, -- как-то сразу всего столько навалилось, все куда-то бегут, ни черта не успеваю, устала -- ты не представляешь как я устала. Я вот приехала и подумала -- встречусь с тобой, поговорим, кофе выпьем. Когда вот так сидишь, время останавливается, понимаешь? И какая разница май или февраль, вот какая разница? Слушай, я тебе подарок привезла, только ты его сейчас не открывай, дома откроешь, ладно? -- она протянула мне плоскую коробку, перевязанную кокетливой розовой ленточкой. -- Слушай, давай чаще встречаться, а? Мне иногда кажется, что тебя, прежде чем снова поставить на место, надо обязательно с этого места сдвинуть. Ты ж как жаропрочный сейф, -- и рассмеялась: звонко, ласково. -- Понимаешь, когда вот так встречаешься, ощущение, что можно вернуться во вчера. Я не знаю как тебе, а мне, иногда, очень надо, понимаешь -- очень -- вернуться во вчера. С тобой -- я всё могу, понимаешь?
Не издевается, нет. Когда-то она мне это уже говорила. Я не верила. У меня дела, заботы; у меня дети, разводы, ремонт. Я -- сейф. Намертво приколоченный. Но даже сейф иногда надо сдвигать с места -- отвинчивать шурупы от пола, аккуратно переносить: пыль под ним протереть, проветрить. Да мало ли для чего нужно сдвинуть, но нужно обязательно. Это она хорошо придумала. Ни черта не получится, конечно, но чего об этом сейчас-то думать. Сейчас и иллюзия хороша -- необыкновенно хороша.
-- Давай, -- я обрадовалась, честно. Даже если только на секунду поверить -- никакой я не сейф. Я -- бабочка. Просто у меня промокли крылья. Сейчас вернусь домой, подсушу и... как взлечу!
Я проводила её до машины. Пискнула сигнализация. Я повернулась и пошла домой.
Как же надоел ремонт! Нет ничего хуже ремонта, ничего. Как же я устала. Хотела было пойти убирать, как вспомнила о коробке. Ленточка легко развязалась, стоило только потянуть. Хрустнул пергамент. Под пергаментом, в святая святых коробки лежал кашемировый палантин.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →