--- Немного о родах
В больнице нас, думаю, запомнят надолго. Несколько раз в процессе раздавался громкий смех акушерок и медсестер. Я всё никак не могла понять почему они смеются. Они просили меня приподняться, чтобы поправить простынь, я приподнялась, после чего раздался громкий смех. Я рассказывала об этом В., всё удивлялась и не могла понять отчего они так смеялись. Они сказали, рассказывала я, что никогда не видели такую активную роженицу; вот что это значит? -- удивлялась я. Ты что, -- немедленно среагировала В. -- мостик там сделала? Ну да, -- растерянно отвечала я, -- так себе мостик, честно говоря, на тройку, больше не смогла. Вот потому и смеялись, -- захохотала она в ответ. Всё равно не понимаю, -- еще более растерянно отвечала я. Ты как маленькая, -- всё никак не могла успокоиться В. -- ты себе представляешь роженицу, которой вкололи эпидуральную анестезию, которая с минуты на минуту родит и, несмотря на это, делает мостик?! Даже на троечку, -- поспешно добавила она. Но они же сами сказали мне приподняться! -- настойчиво повторяла я, -- сказали так, как только могу. Вот я и старалась! А они, заразы, -- добавила я, подумав, -- смеялись над бедной старой рожающей, ничего не соображающей женщиной! И еще и еще просили приподняться!
Но даже не этим запомнят нас в этой больнице. Тут следует заметить, что я крайне суеверная -- вот пусть сначала родится, тогда всем расскажем, пусть сначала родится, тогда купим подгузники, пусть сначала родится, тогда выберем имя, пусть сначала родится, тогда в очередной раз распакуем оставшиеся от чада вещи. В общем, пусть сначала родится, а всё остальное -- потом, потом, потом. В больницу я пришла с чемоданом среднего размера, который был забит. Но в нем не было ни одного подгузника, ни одной влажной салфетки, ни одной единицы детской одежды. В нем было несколько книг, в нем были тетради, статьи (как же мне иначе работать?), в нем было немного моей одежды и банных принадлежностей (как же я иначе продолжу ухаживать за лицом? а не ухаживать нельзя, вот родится, посмотрит на меня такую, неухоженную и как пить дать -- минимум десять лет психотерапии обеспечены! хорошо, что успела подстричься, иначе точно у ребенка был бы культурный шок). А больше в нем ничего не было и быть не могло -- во-первых, пусть сначала родится. Во-вторых, в него всё равно больше ничего не помещалось.
С точно таким чемоданом я пришла рожать в Принстоне. Но там усмехнулись, вручили пачку подгузников, салфетки, несколько пеленок, шапочки и наказали к выписке всё купить. К выписке мы, конечно же, всё купили -- делов-то. Но тут всё совсем иначе. Тут ничего не дают. Доставайте подгузники и салфетки, -- скомандовала акушерка, когда мы все успокоились. А у нас нет, -- дружно ответили мы и посмотрели на часы. Часы показывали одиннадцать. Быстро езжай, -- скомандовала я Ыклу, -- и покупай! Но уже всё закрыто, -- растерялся Ыкл. Я завтра всё привезу, -- попытался заверить он меня и грозную главную акушерку. Что значит завтра? -- она сурово сдвинула брови и окинула каждого по очереди испепеляющим взглядом. Честное слово, -- вступилась я, -- он всё завтра привезет, прямо с утра! Что значит завтра? -- еще более грозно спросила она. Мы переглянулись -- одолжите нам, пожалуйста, два подгузника, -- взмолились мы, -- мы завтра всё вернем. У нас нет никаких подгузников, -- сурово сообщила нам акушерка. И салфеток нет, вообще ничего нет! Она посмотрела на мой чемодан -- ничего не понимаю, у тебя такой внушительный чемодан и в нем нет ни одного подгузника?! Нет, -- выдохнула я, решив не вдаваться в подробности. А что же в нем тогда есть? -- продолжала свой допрос акушерка. Книги, статьи, тетради, работа, немного моей одежды, кремы, банные принадлежности, -- методично перечисляла я. Так, стоп, -- она взмахнула рукой и приказала нам замолчать, -- если вы мне сейчас, в смысле в ближайшее время, не предоставите подгузники, влажные салфетки и хоть какую-то детскую одежду, мне придется вызвать социальные службы и полицию и тогда это всё перейдет на совсем другой уровень, вы понимаете?! Не надо полицию, -- быстро сообщили мы, -- секунду, мы посовещаемся. После небольшого совещания мы поняли, что детскую одежду и влажные салфетки можно, конечно, привезти из дома, а вот что делать с подгузниками? Всё закрыто. На наше счастье, одна из акушерок поняла, что с нами каши не сваришь, куда-то исчезла и вернулась десять минут спустя, держа в руках два подгузника. Вот, бери, -- протянула она их мне, -- я у другой мамы одолжила.
Ыклу я подробно объяснила где в нашем сарае лежит одежда -- рассказала о том, где стоят коробки: на одной написано от нуля до трех месяцев, на второй от трех до шести, на третьей -- от шести до года. Сказала что оттуда взять и привезти. Ыкл помчался домой, вернулся через полчаса. В руках он держал три комбинезона: один от трех до шести, второй от шести до девяти, третий -- от девяти месяцев до года. Все вместе и каждый по отдельности могли вместить три девицы (как минимум). Я всё сделал как ты сказала, -- оправдывался он, -- но там было темно! Я взял что смог, завтра привезу лучше! Акушерки окинули взглядом нас, девицу и комбинезоны, вздохнули и махнули рукой -- мол, и на том спасибо, мол, что говорить с такими бестолковыми родителями.
Несколько часов спустя, когда Ыкл уже давно сладко спал дома, а я пыталась выжить в суровых условиях, мне сообщили, что меня переводят в послеродовую палату. Главная акушерка погрузила мой чемодан на кресло-каталку (ты, думаю, -- посмотрела на меня ехидно, -- сама дойдешь), я взяла люльку с девицей и мы пошли к лифту. По дороге мы разговорились. Я всё объясняла ей, что мы не сумасшедшие, всё рассказывала какая это всё неожиданность, всё вспоминала про раннюю старость, оказавшуюся поздней молодостью. И, конечно, всё благодарила и благодарила -- было за что, вела она себя невероятно. Люблю профессионалов. Акушерка хохотала до самой палаты, уже на выходе сообщила, что расскажет о моих похвалах дома. В палате мы, наконец, легли. Так закончился первый день девицы на белом свете, со времени которого прошел ровно один месяц.
--- Немного обо мне
-- Что ты хочешь в подарок? -- деловито интересовалась О. -- я тебя знаю, ничего детского ты не хочешь и тебе не нужно, у тебя еще после чада осталось, так ведь?
-- Угу, -- кивала я. Она хорошо меня знает. Детскую одежду таких размеров я покупала, кажется, один раз в жизни -- когда родилась чадо. После же я ее стирала, чистила, сортировала, складывала и аккуратно перевозила. Два года назад всю ее носила дитя, теперь донашивает девица. Ничего мне не нужно, ничего.
-- И потом, -- продолжала О. -- я уверена, что все думают о девице, а давай я подумаю о тебе! Давай подарок тебе -- не детям, не в дом, не в хозяйство, лично тебе.
-- Давай, -- радостно согласилась я. Я вообще считаю, что главное дарить матери, а вовсе не ребенку. Что этот ребенок понимает вообще? Ему еще недели нет, а подарков дарят словно он лучшую теорему в мире доказал. Но ведь главный герой, вернее героиня данного события -- мама! Ей и только ей надо дарить подарки: прекрасные, глупые, полезные только ей! Впрочем, нет -- полезные ей подарки на самом деле полезны всем окружающим: они делают ее веселее, а значит непосредственно влияют на жизнь всех окружающих.
-- Так что тебе подарить? -- прервала О. мои счастливые мысли.
-- Я знаю, -- радостно воскликнула я, -- я хочу приборчик для лица! Я тебе сейчас ссылку пошлю! Это такой приборчик, вот такой-эдакий, им по лицу вот так водишь, два месяца, каждый день, и сразу на десять лет моложе! -- я торопилась, рассказывала взахлёб, я уж представляла как стану на десять лет моложе.
Приборчик пришел через несколько дней и я начала водить по лицу и ждать результатов. Что я могу сказать -- это восхитительный приборчик. Я пользуюсь им вот уже три недели ежедневно и я отчетливо вижу перемены. Пока я не на десять лет моложе, всего на каких-то пять, но пока еще не прошли заветные два месяца. Я этот приборчик никому ни за что не отдам. И я уже не говорю о том, что теперь у меня есть двадцать минут в день, когда меня никому ни под каким предлогом нельзя трогать -- мама занята, мама водит приборчиком по лицу!
--- Немного о новой версии старого повседневного
Объявили о введении полного карантина (опять) уже с четверга. А это значит, в частности, что опять закроют все парикмахерские и салоны красоты. Это всё, что ты извлекла из этой информации? -- ехидно посмотрел на меня Ыкл. Да, -- отчаянно ответила я, -- мне пока не с руки больше ни о чем думать, мне надо срочно позвонить в парикмахерскую и попросить назначить очередь на среду! Но у тебя есть очередь на среду, -- удивился Ыкл. У меня очередь только чтобы покрасить, но если карантин, то мне надо постричься! Я позвонила в парикмахерскую, я была готова умолять и обещать все блага, но ничего этого не пришлось делать. Мне сообщили, что у меня уже очередь на стрижку и краску. Как это? -- растерялась я, -- ведь была только на краску, я собиралась умолять. Не надо, -- рассмеялась секретарша, -- это твоя мастер, как услышала о карантине, сразу же продлила твою очередь, чтобы была и стрижка и краска. Сказала, что готова биться об заклад, что ты не откажешься. Спасибо, -- обрадованно попрощалась я и побежала звонить косметологу.
Мне нужна очередь вместо моей, -- выдохнула я в трубку, -- моя очередь на следующей неделе, а уже с этого четверга полный карантин, потому тогда, когда придет время моей очереди, вы уже будете закрыты и никакой очереди мне не достанется, а мне очень надо! О, я как раз собиралась тебе звонить, -- сообщила мне хозяйка салона, -- я звоню всем клиентам и предлагаю передвинуть очередь. Тебе на когда, говори скорее! Я сообщила, что мне удобнее всего в этот вторник, но можно и в четверг, в среду никак нельзя, так как у меня уже очередь в парикмахерскую. Но в четверг уже карантин, -- неуверенно сообщила хозяйка салона. Но он же начинается в полночь, -- умоляюще добавила я, -- значит, теоретически, вам можно еще целый день работать. Так, -- оборвала меня хозяйка, -- у меня прямо сейчас есть очередь на час на вторник, вместо запланированных полутора, я тебя записываю, но я сейчас всё выясню про четверг и тебе сообщу. Не волнуйся, -- приободрила меня она, -- я сейчас узнаю про четверг, потом еще попробую подвинуть куда-нибудь клиентов во вторник, я постараюсь. Я попрощалась, вполне довольная даже часовой очередью и побежала гулять с девицей и дитятей. Не успели мы отойти и ста метров, как раздался звонок. В четверг мы, -- вздохнула она, -- к сожалению, уже закрыты, но я передвинула, переделала -- в общем, приходи во вторник, будет тебе твой полуторачасовой сеанс.
Жизнь сразу заиграла новыми красками -- в следующий раз мне надо в салон и в парикмахерскую ровно через месяц, а до того времени нам обещают всё опять вернуть как было, что значит, что есть, пусть и небольшой, шанс, что я и дальше продолжу выглядеть как нормальная молодая женщина, а не как измученная жизнью и карантином мамаша.
В Израиле же, напротив, карантин снимают, и мне радостно сообщают о том, что уже на этой неделе можно будет пойти в парикмахерскую и в салон красоты. До сих пор я просто радовалась, теперь немного завидую.
Кажется, всё остальное не столь важно -- всё-таки красота это главная сила.
Следует отметить, что о приближении карантина я узнала до официального объявления. По, так сказать, приметам карантинного времени: опять исчезла туалетная бумага, опять небольшие сложности с заказом доставки продуктов, опять ограничения на количество мыла в одни руки и опять тишина на улицах. Туалетную бумагу я купила заблаговременно, предполагая грядущий карантин, доставку я караулю по ночам (на три недели вперед), мыло тоже пока есть. Ещё постригусь, покрашусь в свой любимый фиолетово-малиновый, отдам лицо на полтора часа в ремонт и мне точно нечего бояться. Особенно учитывая то, что из дома мне пока всё равно далеко и надолго отходить нельзя, да и нет сил -- вот высплюсь, тогда и поговорим. А к тому времени карантин точно закончится.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →