contemplative- Ты где? На войне?, - закидываю я пробный шар.
- Угу - играемся тут., - опять рухнули все мои надежды.
- Живой?, - сухо-прагматично-ехидно интересуюсь я. Ведь если живой, значит может слушать - преследую только свои меркантильные цели.
- Нет, блин - ты с трупом разговариваешь - уууу, я злостный труп - воняю и разлагаюсь, - и это значит, что никто меня слушать не собирается - а мне есть столько всего сказать. У меня любимая муха сдохла, мне хуже всех. А у них какая-то дурацкая война. Мужики - что с них возьмёшь?
- Тады хорошо - главное, продолжай разлагаться именно так, как сейчас. И завтра, и послезавтра и вообще., - хехе, ведь тогда, потом, я столько всего выплесну - ой-ой.
И хохочем в трубку. Всё хорошо. Все играют в войну.
Мне было года три-четыре, когда по телевизору показывали югославский, кажется, сериал, который назывался "Война". Может он назывался не совсем так, но я его запомнила именно так. Объясню почему. Его транслировали по каналу, обратном тому, по которому транслировали "Спокойной ночи, малыши". И я каждый день бежала в надежде и получала один и тот же ответ:
- Сегодня будут малыши?, - спрашивала я, затаив дыхание и скрестив пальцы на удачу. Ну, может пальцы и не скрещивала, но спрашивала затаив дыхание.
- Солнышко, сегодня нет, - отвечали мне ласково родители...
Я, наученная предыдущими днями, горестно вздыхала:
- Сегодня опять война?, - имея в виду этот кошмарный сериал, который лишал меня одной из главных радостей жизни. Кстати, именно поэтому я помню, что он назывался "Война". А может он так и не назывался - запомнилась суть.
- Угу, сегодня опять война, - терпеливо отвечали мне родители, незаметно похлопывая друг друга по плечу - мол, какую замечательную дочь воспитали - не закатывает истерики, всё понимает.
За неделю мне эта война порядком поднадоела. В очередной раз, прибежав на "малыши" и получив ответ - сегодня опять война, - я решила: если гора не идёт к Магомету, то он сам, с флягой в зубах, сигарой в переднем кармане пиджака и победоносным видом, карабкается на эту чертову гору. Может я и не думала это всё - уж точно не так стройно. Но мысли явно крутились где-то рядом. И услышав, что сегодня опять война, я взяла бразды правления в свои руки. Я встала к телевизору спиной, заслонив своим теловычитанием, известным в русском народе как велосипед, а в израильском как четверть курицы, экран, на котором бушевала война. С чувством, с толком, с расстановкой (с) я пропела от начала и до конца "спят усталые игрушки, книжки спят". После этого, с уже значительно менее грустным вздохом и счастьем во взгляде от чувства выполненного долга, я безоговорочно пошла спать.
И это, на самом деле, очень логично - ведь, в какой-то степени, я себе компенсировала свои "малыши", которые отменились на время их "войны".
Вот и сегодня - мы хохочем и поём друг другу "спят усталые игрушки". Потому, что невозможно говорить серьёзно - никак невозможно. И это есть хорошо. Я бы даже сказала, что это есть просто великолепно.
С добрым утром. Делаю книксен, плавно переходящий в реверанс. Напеваю "спят усталые игрушки, книжки спят". Ваша Я.
